Чернушка - Страница 8

— Пропала собака! — вопил учитель. — Бей! Бей, что ты ее жалеешь! — кричал он на Фокасинова.

Дорожный мастер продолжал тыкать палкой в лису. Чернушка беззвучно сносила боль, но собаку не отпускала. Тогда Прихода схватил Арапа за задние лапы и вытащил его из-под кучи. Учитель кинулся к своему ружью, но Фокасинов поймал его за полу пиджака.

— Стой! Не смей!

— Я убью ее!

— Животное не виновато, ты же сам захотел, батенька!

С исцарапанной морды Арапа текла кровь. От ярости и боли собака скулила и лаяла. Прихода взял ее на поводок и повел к сливе, где они оставили свой обед. Тем временем Перко стащил остаток вареной курицы и унес его за дом, чтоб там спокойно съесть. Фокасинов хохотал, а красный, как рак, разъяренный учитель искал свою фуражку по всему двору и ругался.

Чернушка лежала под ветками и тяжело дышала, глаза ее сверкали все тем же холодным металлическим блеском. Избитый бок подрагивал, все ее внимание было сосредоточено на собаках и людях, от которых она ждала новых мучений. Успокоилась она только тогда, когда охотники ушли искать зайцев вниз по реке. Но даже и теперь она не замечала, что во время борьбы тяжелая цепь на шее разомкнулась и лежала под ней, как убитая лоснящаяся змея.

Вечером Фокасинов понес ей вареной тыквы и остатки свиного пойла. Он наполнил помятую жестяную миску и, не взглянув, на месте ли Чернушка, произнес короткую речь о жестокосердии людей. Однако лисы уже не было. Несколькими минутами раньше она убежала, и, когда Фокасинов завел патефон и уселся на скамейку перед домом, она уже трусила густым лесом, что начинался сразу за сторожкой.

5

После первых ночных заморозков леса в ущелье запестрели всеми красками осени. Желтел бук, горели багрово-красные осины, ярко сверкали лимонно-желтые липы. Листья на дубах, вначале сизые, постепенно теряли зеленый оттенок и приобретали тусклый блеск надраенной меди. Лишь кое-где еще виднелись купы зеленых кустов, словно лето нашло в них свое последнее убежище. Падали листья берез, и в тихие часы предвечерья слышался прощальный шепот, с которым они спускались на землю, кружась и задевая друг друга.

По утрам иней белел, как снег, но на солнце он быстро таял, все тропинки делались мокрыми и скользкими, и к полудню в лесу до одурения пахло опавшей листвой. Под вечер солнце заливало вершины ущелья красным отблеском заката, все затихало, замирал и лес, как бы под тяжестью всего этого золота и крови.

Для Чернушки наступили раздольные дни. Далеко от сторожки дорожного мастера, у подножия холма, за которым начинались поля, она набрела на прекрасную безопасную вырубку, обращенную к югу, с густым подлеском. Там жили только старый барсук и несколько зайцев. Красные оползни ограждали просеку с запада, где была широкая ложбина, на дне которой росла зеленая трава и журчали родники. Посреди вырубки синел обрыв. Над ним поднимались невысокие скалы, в которых Чернушка в любой миг могла найти убежище.

За время двухмесячного плена она отощала и словно бы даже разучилась охотиться. Но сейчас в лесу было полно плодов. Вокруг черного боярышника целый день вились дрозды, синицы и сойки; дикие яблоки, груши, кизил прели и становились сладкими и мягкими. Погода все еще стояла теплая и солнечная, по ночам на поля выходили мыши за зимними припасами. Пищу добывать было легко. Чернушка ела до отвала и возвращалась на дневную лежку сытая, с намокшими от росы лапами. Крики петухов ее не соблазняли. Она ничего не забыла — ни капкана, ни тяжелой цепи, ни Фокасинова, ни Перко, ни схватки с гончей.

Жизнь потекла приятная и спокойная. Чернушка обрастала жирком. Шерсть стала гуще, расправилась и приобрела серо-зеленый отлив, ярко выделялись брови.

В ночных скитаниях она встречала барсука; он злобно скалился и сердито похрюкивал, но преследовать ее не пытался — слишком отяжелел от обильной пищи. Был он довольно старый и жил один. Днем, если не было ветра, он проводил время под плоским камнем, где был слой мягкой земли, в которой его толстое тело блаженно утопало. Вечер выгонял его на добычу в лес, и Чернушка не раз натыкалась на него под какой-нибудь грушей, где он собирал сладкие плоды.

Что касается зайцев, они попадались ей каждую ночь и удирали от нее, заложив уши на спину. Она не пробовала их ловить, пищи и без того было достаточно, но, когда они выходили пастись в поле, подкрадывалась к ним с удовольствием.

Как-то пасмурным вечером в конце месяца она подняла на крыло в лесу незнакомую птицу. Птица взлетела, мягко шурша крыльями. Чернушка остановилась за кустом, под которым рылась в земле птица, и втянула в себя ее запах. Он напоминал дубовую прель. Чернушка пошла в ту сторону, куда полетела птица, и скоро услышала в кустах легкий шорох. Бесшумно подойдя, она увидела вальдшнепа, замершего возле гнилого пня. Он покачивал своей круглой головой с длинным клювом и большими глазами, будто кланялся.

Чернушка поняла, что он ее видит и ждет, когда она тронется с места, чтобы взлететь. И действительно, он поднялся в воздух, как только она сделала шаг к нему. Белая полоска на хвосте на миг сверкнула в темном лесу, широко раскрытые крылья красиво мелькнули в вечернем небе, и вальдшнеп исчез.

Чернушка не пала духом и продолжала бежать за ним по низкому дубовому лесу, где земля была сырая и мягкая. Она подняла еще несколько вальдшнепов. Птицы прилетели прошлой ночью с далекого севера. Лиса вкладывала все свое умение и долго прыгала безуспешно, пока наконец ей не удалось схватить одного вальдшнепа. Зубы лисы вонзились в жирное, нежное тело птицы. Вальдшнеп раскрыл клюв, и из груди его вырвался хриплый крик. Спустя несколько минут от птицы остались одни перья.