Чернушка - Страница 6

На белое полотно дороги выскочила рыжая лиса. Лишь на миг сверкнула она своей великолепной шкурой и тут же исчезла по другую сторону шоссе. Фокасинов распалился, закричал что есть мочи, стукнул кулаком по ладони. Ему показалось, что именно эта лиса крала у него кур.

— Эх, только бы ее убили, только бы убили! — повторял он, ударяя в ладоши.

Лиса попробовала сбить собак со следа на шоссе, но не смогла и вернулась в лес.

Фокасинов сел на скамейку, решив дождаться выстрела. Ждал долго, пытался отгадать, где лиса набежит на охотников. Взошло солнце, иней стал таять. Собаки смолкли. В ущелье воцарилась обычная тишина.

— Кончено дело, след потеряли! — с сожалением сказал Фокасинов и пошел на работу.

Чернушка все это время слушала гон. Своим тонким слухом она улавливала бешеную злобу гончих. В их неистовом лае была безграничная ненависть к преследуемому зверю. Пока лай не утих, Чернушка пряталась под сучьями. Хотя она и понятия не имела о том, что происходит в лесу, она знала, что этот лай означает смертельную опасность.

Фокасинов вернулся в три часа дня. Он трамбовал дорогу и страшно устал. Бросив лопату на траву, он принялся варить похлебку из помидор.

Перко залаял. Во двор сторожки вошли два охотника. Один из них, невысокий и круглолицый, в заячьей шапке, сдвинутой на затылок, вел на поводке тощую собаку с выступающим позвоночником, маленькой головкой и изогнутым, как сабля, хвостом. Она устало шла у ноги хозяина, семеня своими тонкими сбитыми лапами. Другой, совсем еще молодой человек, одетый по-городскому, был подпоясан красным патронташем и ружье свое нес по-солдатски, на плече.

— Здравствуй, Панталей! — поздоровался старший и поднес руку ко лбу. — Похлебку варишь? В самое время пришли.

— Здравствуй, Прихода, — неохотно ответил дорожный мастер и повернулся к гостям: — Где ваши зайцы?

— Нету. Собаки подняли одних лисиц. Много их в этом году. Столько просек обшарили, ни одного зайца не подняли, — сказал молодой.

— Зайцы по краю поля, — заметил Прихода.

— Хоть бы один попался — для затравки!

— Они по краю поля. Дядя Йордан в этих делах разбирается, никто только слушать не хочет! «Пойдем, говорит, на вырубку». Пастухи, видишь ли, сказали ему, что там зайцы кишмя кишат. Чушь!

— Да это точно, только сейчас слишком сухо, — сконфуженно пробормотал молодой.

— Позови Арапа! — приказал Прихода, приставив свою длинную двустволку к стволу сливы и сердито дернув гончую, вокруг которой, виляя хвостом, увивался метис.

Молодой человек позвал свою собаку:

— Арап, ко мне!

— Чего же вы лису не убили? — спросил Фокасинов. — Я видел ее — на шоссе выходила. Хороша лиса, огневка!

— Шкура у них сейчас никудышная, — сказал Прихода и сел к очагу, скрестив ноги по-турецки. На босых ногах его были резиновые царвули.

— Хм, шкура! Да она у меня пятнадцать цыплят сожрала! Я уж решил, вы ее убьете, час целый ждал выстрела. Разве ж это дело! — рассердился дорожный мастер.

— То ли сожрала, то ли нет, — сказал Прихода, подняв левую бровь и озабоченно взглянув на свою гончую.

— Как нет? Вру я, что ли?

— Кто тебе говорит, что врешь. Просто неизвестно, сожрала их эта лиса или другая. Здесь их по меньшей мере десяток.

— Что ж, я не видал ее? Тоже скажешь! Убей ее, вот тогда скажу тебе: молодец! Шкура, говоришь, никудышная. Потому и говоришь, что убить не можешь!

— Панталей, — обиженно возразил Прихода, — я слов на ветер не бросаю. Спроси вот учителя, она ведь три раза на меня выбегала. Если бы я только захотел, я бы из нее решето сделал!

— Точно, — подтвердил молодой.

— Я-то радовался, что вы меня от нее избавите, а они — шкура никудышная!

— У каждого свой интерес, Панталей, — примирительно заключил Прихода, прикуривая сигарету от уголька.

Молодой человек сел возле него и положил ружье рядом.

— Шкура у лисы хороша только в ноябре. В остальное время — брак, — сказал он и лег на бок. Его серые веселые глаза тревожно шарили по шоссе, где осталась его собака.

— Брак — не брак, а я их живьем ловлю! — заявил Фокасинов.

— Кого ловишь? — заинтересовался Прихода.

— Пойди да посмотри.

Учитель приподнялся и бросил взгляд на кучу хвороста. Лисы не было видно, но молодой человек заметил цепь, один конец которой был привязан к дереву.

— Собаку держишь на цепи? — спросил он.

Фокасинов даже не взглянул на него, занятый стряпней.

— Иди, иди, погляди, — сказал он, не сводя глаз с кипящей воды, в которой плясали кусочки лука и помидоров.

Учитель встал, приложил руку козырьком ко лбу и напряг свои зоркие глаза.

— Ба! — воскликнул он удивленно. — Там что-то есть! Вроде лиса. Лиса, — обернулся он к Приходе.

Прихода вскочил, и они пошли смотреть лису.

Чернушка лежала, свернувшись в клубок. При виде красного патронташа учителя и жесткого блеска в глазах его товарища она прижала уши. Ее острый нюх тут же уловил особенный запах этих людей. Чернушка встретила их враждебно, хотя ничем не выдала своего испуга. Цепь вытерла шерсть на ее шее, хвост свалялся, но ясные глаза смело смотрели в глаза охотников, словно читая их мысли.

— Как сжалась-то кумушка! — взволнованно воскликнул учитель.

— Летнего помета, черненькая, — авторитетно заявил Прихода, пристально и хмуро разглядывая Чернушку. — Как ты ее поймал, Панталей? — повернулся он к дорожному мастеру, который все еще сидел на табуретке перед очагом.

— Капканом, — ответил Фокасинов. — Старую лису никогда в капкан не заманишь. Молоденькая впросак попала.